Окраины. Штурмовая группа - Страница 81

Опорный пункт «Боспор-29»

12.20

– Со скачковыми барабанами поосторожнее, – сказал Андрей, – сейчас таких уже не достать. Если придется заменять, постарайтесь найти нормального мастера.

– Попробуем, – не слишком уверенно кивнула женщина. Было ей под пятьдесят, лицо мятое, осунувшееся, – видимо, здорово похудела в последнее время. – Склонности к технике минимальные, ничего, другим возьмет.

– Справочников куча, справитесь. – Андрей в последний раз хлопнул ладонью по литой, первобытной заднице проектора.

Пацан серьезно протянул ладошку:

– Счастливо вам.

– И ты не болей, Филимон. Руки береги.

– Зажило как на собаке. Правильно питаюсь.

– Ну-ну, питайся.

Андрей подхватил рюкзак и коробку и вышел в коридор.

Сержант сидел на стремянке и возился с дрелью – прокладывал какой-то новый суперэкранированный кабель. Сочли, что без оперативной электронной связи «Боспору» никак.

– Удлинители в мастерской, – сказал Андрей.

– Я уже нашел. Спасибо.

Андрей распахнул дверь на лестницу. Вслед смотрели трое – разные и все-таки одинаковые в форменных комбинезонах. На мастере новая форма уже порядком испачкалась, у мальчишки пузырями отвисали штанины на коленях. Надо думать, новая хозяйка ушьет костюмчик раньше, чем с киноаппаратной разберется.

На лестнице витал сигарный дым. Комиссар и господин Горгон смотрели в окно – там, между тыльной стороной кинотеатра и школьным двором, прогуливались мамаши с колясками. Пригревало летнее солнце, стая голубей курлыкала возле луж.

– Ладно, Старый, ты не переживай. Как ни вертись, все будет, как будет, – расплывчато заверил Горгон.

– Жизнь. Как ни прискорбно, это жизнь, – комиссар пыхнул сигарой.

Андрей пожал заскорузлую руку в перстнях и ухоженную руку с маникюром и вышел в фойе.

В тени стены, у буфета, широко расставив колени, сидела Хеш-Ке. Лезвие ножа постукивало по граням пустого стакана.

– Парень, ты пустоголовый тупица.

Андрей кивнул:

– Да. Вы мне тоже всегда безумно нравились, сеньорита. Хорошей охоты.

Стеклянная дверь неохотно выпустила на разогретый солнцем пандус. От урны в углу раздался раздраженный мяв.

– Сдурел? Куда я тебя возьму? Домой иди. Там этой гадости в банках тебе до второго пришествия заготовлено.

Пуштун даже не оглянулся, – задрав хвост, целеустремленно направился к джипу. Андрей сунул рюкзак и коробку в багажник, едва успел приоткрыть дверь, – проклятый кот нырнул сбоку и уверенно плюхнулся на заднее сиденье.

– Мне ведь по фигу. Могу и увезти.

Кот глянул и раздраженно пошевелил усами – вези, конечно, иначе чего бы в твою вонючую машину нормальное животное залезло?

– Ну и ладно.

Андрей завел двигатель и включил кондиционер. Пуштун позади немедленно чихнул, – видимо, предпочитал духоту.

– Не передумал? Ну, поехали, сопливое создание.

Джип выехал на Бирлюковскую.

* * *

Мариэтта умирала. Отдельный корпус биофизического центра у «Щукинской» был третьей и последней клиникой. Ничего сделать было нельзя – медицина оттягивала неизбежное, продлевала и поддерживала, но доза излучения, схваченная младшим сержантом, оказалась слишком велика. У Капчаги был сильный организм. Ребятишки, выдернутые из «Дубль-В», не протянули и двух недель.

На въезде в клинику достаточно было показать удостоверение. И машину, и Андрея здесь знали. Пуштун, опытный правонарушитель, забился между коробками на полу – догадывался, что хвостатых в онкологическом центре вряд ли приветствуют.

Андрей остановился у знакомой проходной корпуса. Попросил:

– Сиди, ради бога, спокойно.

Невнятное урчание – сегодня ругался котяра весьма скупо.

Четвертый этаж. Палата № 44. Отдельная, с огромным ненужным телевизором и видом на парк. ФСПП могло дать Маньке все, кроме сил жить.

Осквернительница могил стала окончательно похожа на давнюю обитательницу кладбища. Руки, прозрачные до синевы, ключицы, торчащие из ставшей слишком просторной футболки. Губы белые, белый бритый череп в белой косынке. Глаза, еще недавно мерцавшие упрямой надеждой, стали бумажными. И вставать у девчонки уже нет сил.

– Привет.

– Привет, Старый.

Кожа тоже бумажная, тоненькая-тоненькая, раньше говорили – папиросная. Даже целовать страшно – прорвется.

– Старый, ты бы меня забрал отсюда.

Просила и раньше. Почти каждый день. Ритуал. В шутку и со слезами. Только то в разговорах было или при прощании. Если сразу, значит, угадал. Край.

– Если пообедала, собирайся.

В глазах чернота мелькнула. Та, в которой истинная осквернительница могил пряталась. Любимая девчонка старого дурака.

– Правда? – Села, бесплотная среди пустоты подушек.

– Если поела, то отбываем.

– Что мне там жрать – я до горшка уже летать могу. Только паек зря перевожу. Старый, ты правда заберешь?

– Абзац, вру внаглую. Куртка и портки в шкафу?

– Там же тепло. Андрюш, меня отпустят? Орали же, что нельзя. Или уже все равно?

– Не все равно. Отпустят, куда денутся. Куртку обязательно надень. И кроссовки…

В куртке Мариэтта окончательно потерялась. Андрей пытался надежнее зашнуровать кроссовки.

– Я по «Боспору» ужасно соскучилась.

– Извини, мы не туда.

– Андрюш, ты…

– Все. Решили. Врут или нет – там воздух действительно хороший. Рванем. Ты справишься.

– Но ты же там не можешь. Служба и…

– Смогу. Я факс уже отправил. Если еще не повязали, значит, понимают. Так что не надо с мужем пререкаться.